В гостях у Бабы Яги, или Эпическая битва со шкафом
Семён спускался по лестнице лёгкой мальчишеской походкой. Настроение было отличным, на ходу он насвистывал какую-то старую советскую песню. То ли «Монтажников», то ли «Подмосковные вечера», то ли обе вместе. Со слухом у него всегда были проблемы, а вот с душой – нет. Душа пела.
– Я встретил вас, и всё былое… – пробасил Семён и остановился у двери Тимофевны. Хорошая это была дверь. Добротная, деревянная, даром, что не из сказки. Постучал кулачищем. Тишина. – Избушка-избушка… – начал Семён.
За дверью послышались шаги, шершавые, но лёгкие, паутинные, с пришаркиваньем и бранью, точно кто в кулаке сухарь крошил. Звякнула цепочка, скрипнули петли, дверь открылась. На пороге стояла Агафья, блеклые её глаза пристально смотрели на гостя. Старуха уперла руки в боки, ощерилась беззубым ртом. «Ну, как есть, Баба Яга,» – подумал Семён.
А «Баба Яга» ухмыльнулась и вперилась в него взглядом так, что у него мурашки пошли по коже, и мир внутри и вокруг Семёна снова стал меняться. Конечно, ничего страшного не произошло: и руки, и ноги были на месте, но они вдруг стали какими-то чужими, незнакомыми, налились такой невиданной силой, что сам он себе стал казаться ни кем-нибудь, а русским богатырём. Сильным, статным, с гренками в животе.
– Здрасти, бабушка! – приветствовал богатырь Семён.
– Здрасти-мордасти, окаянный.
– Да ты, бабушка, на меня не серчай. Я забегался просто.
– Забегался, – передразнила его старуха.
– Ну да. А теперь вот вспомнил.
– Вспомнил он! Варвара, поди, сказала.
Богатырь кашлянул, ему вдруг страшно захотелось проведать коня – напоен ли, поточить меч, в общем, избежать разговора. Но Семён слабину не дал. Ни коня, ни меча у него не было, а совесть всё-таки была, он понуро посмотрел на старуху и пробасил, вполне по-богатырски:
– Ну где там шкаф-то ваш, показывайте.
– Пойдём, касатик.
И старуха повела его за собой по коридору. Семён на ходу заглянул в гостиную – бедно бабушка живёт. Ни плазмы тебе, ни кондиционеришки. Зато на стенах кругом ягода да трава сушится, потолки мазаны известью, голубые, как летнее небо, на полах коврики постелены. Всё ж уютно!
– Уй-йутно, – скрипнуло снизу.
Семён от неожиданности чуть не подпрыгнул, посмотрел под ноги – как есть кот. Чёрный, как валенок на снегу (у Семёна-то в детстве были чёрные валенки), морда толстая, довольная – гостей, видать, намывал.
– Васька, брысь! – скомандовала Агафья.
Кот вальяжно ушёл в комнату.
– И тут Васька…
– Что, касатик?
– Кот, говорю, славный. Знатная зверюга.
– Славный, – подтвердила Тимофевна. – Токма жрёт много, а мышей от него сто лет не видела.
– Да ну, какие тут мыши, бабушка? Шкаф-то где?
– Да ты в комнату заходи. Заходи, милый.
Семён зашёл в комнату и ахнул. Перед ним стоял не шкаф. Перед ним Змей Горыныч стоял в натуральную величину. Огромный, до потолка, трёхстворчатый, весь из дерева. А толщина! Да тут фрегат можно было срубить с мачтами и на зубочистки бы ещё осталось.
– Здоровый… – протянул Семён.
– Что, яхонтовый, испужался?
– Вот ещё. Куда двигать-то?
– Да от стенки отодвинь немного, да и хватит.
– Али завалилось что, бабушка?
– Завалилось, касатик.
Семён подошёл к трёхстворчатому чудищу, примерился, толканул его легонько, а затем совершил ошибку – попробовал потянуть шкаф на себя. Чудище только того и ждало. Злобно скрипнув, оно тут же навалилось на него всем своим весом. О! Если бы не бетонные перекрытия, Семён бы ушел по колено в землю, а так только ноги подогнулись. Бабка охнула. Черный кот заорал благим матом. Створки распахнулись, и прямо на Семёна посыпались яблоки вперемежку с наволочками.
– Мать сыра земля! – возопил Семён.
Сил у него от этого, конечно, прибыло, и он истинно богатырским усилием сумел вернуть шкаф на место.
– Что ж ты делаешь, окаянный? – запричитала старуха, поднимая яблоки.
– Ну и чудище, – выдохнул Семён, руки его заметно дрожали.
– Так что же, неужто не совладаешь?
– Ничего, бабушка! Не возьмём силой, возьмём хитростью!
Семён совсем не по-богатырски опустился на пятую точку и, упершись ногой в стену, потянул шкаф снизу. Горыныч закряхтел, но уступил сантиметра три. А Семёну того и надо было! Он вскочил и одним махом привалил верхушку чудища к стене. Шкаф сопротивлялся, скрипел, норовил оттолкнуть Семёна, но с патрульным богатырём шутки плохи! Особенно, когда в нём есть и рост, и ширина, и дюжина золотых гренок.
– Ты чего делаешь, родненький? – осторожно спросила старуха.
– Тряпки неси! Неси, говорю, тряпки, под ножки подкладывай! – пропыхтел Семён в пылу борьбы. И Тимофевна припустила на кухню.
– Да под переднюю! Под переднюю давай пихай! Ща наклоню чуток, тогда под заднюю! Ах ты! Куда! Я тебе!.. Вот! Давай-давай!
Спустя минуту всё было кончено – шкаф был стреножен. Семён отдышался, затем одним богатырским махом сумел отодвинуть левый бок Горыныча от стены на полметра. Агафья всплеснула руками и тут же с несвойственной для старухи прытью исчезла в образовавшейся щели. Вылезла вместе со свёртком. Что-то большое было завёрнуто в старую пыльную портьеру и перевязано тесьмой.
– Что это у тебя, бабушка? Али мощи чьи?
– Мощи-мощи. Шкаф на место задвинь, охальник.
Делать нечего. Семён вздохнул и подвинул Горыныча обратно. Вытащил тряпки испод ножек. Чудище даже не сопротивлялось – видно ему и так было стыдно за поражение. Богатырь примирительно похлопал его по дверце, та, вздохнув, отворилась, и на пол упало яблоко. Семён поднял его и протянул Агафье:
– А чего, у тебя, бабушка, яблоки-то в шкафу?
– А где ж я их, по-твоему, хранить буду? Их у меня три мешка.
– Три мешка… – повторил Семён. – То-то шкаф такой тяжёлый был. А на кой тебе три мешка-то?
– Так это ж наши, кубанские. В них сейчас самая сила. Я и тебя угостить могу.
– Хорошо бы, а то я с этим шкафом… как-то проголодался.
Агафья Тимофеевна набрала ему целый пакет яблок.
– Вот тебе, касатик, и Димке твоему. Ты уж не серчай на бабушку.
«А не такая уж она и страшная старуха,» – подумал Семён, принимая подарок. Но вдруг руки Агафьи мёртвой хваткой вцепились в целлофановый пакет, на неподвижном лице сверкнули глаза и тут же ввинтились в Семёна, будто пара оцинкованных саморезов. И тогда Агафья произнесла гробовым голосом, прямо как в том самом сне:
– Семён! Яйцо береги!
Семён чуть не поперхнулся с испугу.
– К-какое ещё яйцо?
А Агафья Тимофевна вдруг обмякла, засмеялась, лицо её вновь стало живым, будто морок с неё спал:
– Да оба береги, касатик! Пущай звенят.
– Тьфу ты! – выругался Семён и вышел из квартиры хлопнув дверью.
«Хорошо, яблоки не забыл», – подумала Агафья и пошла за веником. Подмела мусор, оставшийся после битвы, загнала обратно под шкаф мелкую любопытную нечисть, включила чайник, села за стол. Перед ней на столе лежал таинственный свёрток. В гостиной пробили часы.
– Пора, – сказала Агафья. – Развязала тесьму и вытащила из свёртка старинное серебряное блюдо. Дунула в него три раза и положила на блюдо яблоко. Толкнула его пальцем. И яблоко покатилось. А за ним, на узорчатой серебряной поверхности стали проступать леса и холмы, льды Арктики, переполненные автобусы, домашние тапочки президента России. Всё это было интересно, но Агафья досадливо поцокала языком, она хотела увидеть что-то другое.
Тогда она заменила яблоко и почти сразу увидела Семёна, выходящего из зоомагазина. Агафья прислушалась и сквозь серебро услышала шум машин, голоса людей и крик: «Папа!» Семён тоже услышал, обернулся на голос – к нему бежал Димка. Спустя мгновение он уже прижимался к отцу мокрой щекой.
– Ну вот и славно, – сказала Агафья. И пошла заваривать чай.
